Чтобы попасть с Онежского озера на реку Онегу надо преодолеть водораздел Балтики и Белого моря. Основной путь с давних времен шел по рекам Водле, Череве, далее – волок в Волоцкое озеро, а из него по реке Волошеве попадаешь в Кенозеро и оттуда – по Кене в Онегу. Когда-то в этих местах была бурная жизнь, остатки которой теперь можно увидеть в северной части Кензерского национального парка.

Но был и еще один путь: через Лешмозеро. От Онежского озера шли сперва по той же Водле, но потом сворачивали с нее на реку Колоду, к Колодозеру. А там переход на Лекшму и по ней – до озера Лаче. Конечно, Лекшма всегда была рекой сравнительно маловодной, к тому же порожистой. Но зато она не только выводила к Онеге, но и срезала путь на юг, к Белому озеру, откуда можно идти хоть на Волгу, хоть на Северную Двину. Пудожский тракт, соединяющий ныне берега Онежского озера с Каргопольем, это, собственно, и есть тот самый путь через Лешмозеро. Сейчас по нему местами даже трудно проехать. А некогда он был жизненно важной артерией. В первую очередь – для Великого Новгорода.

Место, которое нас интересует, лежит там, где Лекшма вытекает из Лекшмозера. Точнее так: из него сперва вытекает маленькая речка Челма, которая километра через полтора, впадает в Челмское (Монастырское) озеро, а уж там начинается Лекшма. Над болотом в устье Челмы возвышается Челмская гора. Она невысокая, поросла деревьями. Под их сенью – сельское кладбище, которое кажется очень старым. На самом же деле оно появилось в Советское время, когда был уничтожен стоявший на горе монастырь.

 

В 1316 году на Челме поселился монах Новгородского Антониева монастыря Кирилл. Для начала вырыл пещеру в восточном склоне горы, перезимовал. Весной стал рубить избушку. И тут появились местные жители, чудь. Белобрысые, чуть заторможенные, соображают со скрипом: это кто? И – зачем? Да крестить вас хотят, чудики белоглазые. Туземцам эта идея показалась кощунственной, и они стали думать, как избавиться от пришельца. Один раз какие-то демоны зацепили веревкой Кириллову келью и стали тянуть в болото. Был еще случай, когда злые крестьяне зажгли на горе лес под посев. Видно, думали заодно избавиться и от святого человека. Нет, лес-то сгорел, а избушка стоит. И одинокая сосна рядом с ней.

Когда в 1368 году Кирилл умер, его келья некоторое время пустовала. Потом в ней поселились два монаха из Новгорода, сделали над отшельнической могилой надгробие, но долго на Челме не выдержали, место их изрыгнуло. И все же на этой горе появился монастырь, трудами некоего Арсения. Стратегически важный пункт на пути в Белозерье не мог оставаться пустым.

А теперь перенесемся лет на триста вперед к нашим дням. В Смутное время монастырь был сожжен, монахи перебиты, святыни и документы погибли. Монастырь вскоре был восстановлен, но о его прошлом остались лишь разрозненные предания. Это судьба очень многих обителей. Смута – разрыв эпох. Порванная связь времен, однако, обязательно так или иначе срастается. Вот как это было на Челме: Иоанну, дьячку Петропавловской церкви в Лекшмозере, как-то приснилось, будто стоит он в притворе и видит монаха. Просит у него благословения, а тот молчит. Благословил лишь на третий раз и стал невидим. А через короткое время Иоанн был рукоположен в священники самим митрополитом Никоном, будущим патриархом, инсталировавшим церковный раскол.

Иоанн стал попом в Лядинах. Это – на Пудожском тракте между Каргополем и Лекшмозером. Церкви, которые там сейчас стоят, построены в 18-м веке, но вряд ли слишком отличаются от того, что было при Иоанне. В 1652 году в Лядинах ему приснился еще один вещий сон: Челмогорская обитель, некто показывает сновидцу икону, на которой изображено много святых. Указывая на одного из них, говорит: «Если хочешь писать образ Кирилла, то пищи его вот таким». Если хочешь… Значит, Иоанн уже хотел изобразить Кирилла, да только не знал – как тот выглядит. А теперь узнал, но – не спешит приступать работе. Все откладывает, опасаясь зазора людского, а главное – страшась земных властей. Похоже, Кирилл еще не был официально признан святым, а раз так – икона ему не полагалась. Но с другой стороны: наличие иконы способствовало бы канонизации. Из этого круга надо было как-то вырваться.

 

И в 1655 году – еще одно видение. Отец Иоанн опять в монастыре, на сей раз у гроба Кирилла. Все как обычно, наш поп много раз видел этот интерьер наяву. Помолившись, вышел из церкви, двинулся к монастырским воротам, но вдруг ужасно захотел увидеть святого. Вернулся. В гробу Кирилла сидел монах. Рука его была возложена на голову. Сидящий сказал: «Смотри на меня». И потом: «Рисуй так, как видишь, старайся». Иоанн проснулся в холодном поту. Но при этом – с радостью в сердце. Сел и стал размышлять. Человек из сна был очень похож на недавно умершего настоятеля Челмогорской пустыни Мисаила. Но Иоанн был уверен, что это Кирилл. И теперь точно знал, что обязательно напишет икону.

Для начала отправился в Каргополь, посоветоваться со знакомым попом. Тот сказал, что тоже видел Кирилла во сне. Сверили впечатления. Он! Потом Иоанн побывал у Челмогорских монахов, благословился. И вот уже готова икона: сидящий Кирилл.

Все это мы знаем из жития Кирилла, которое написал впоследствии поп Иоанн. Это житие тоже в своем роде сон. В нем перемешаны мистика, быт, предания о Кирилле, куски из житий других святых. Больше всего взято из жития Нила Столобенского. Например, упомянутые выше эпизоды о том, как жгли лес и пытались сбросить избушку в болото, пришли именно оттуда. Получается, что эти эпизоды не имеют отношения к Кириллу? Ну, это – как посмотреть. Кого, вообще, видел отец Иоанн в своих снах и о ком написал житие? Видел каких-то монахов. Сперва – благословляющего, потом – показывающего икону, наконец – сидящего в Кирилловом гробу, но похожего на Мисаила. Почему Иоанн решил, что это Кирилл? Что он о нем знал, кроме имени? Практически ничего. И мы ничего не знаем.

Поэтому оставим пока что вопрос: кого видел отец Иоанн? Зададимся другим: что он видел? В первую очередь – некую потребность. Будем различать два аспекта, бытовой и мистический. Первый аспект: потребность Челмогорских монахов в полноценном культе святого. Не надо воображать всех иноков ангелами. Большинство из них совершенно земные люди. Среди них попадаются даже воротилы первой величины, как, например, Авраамий, возобновивший в 1620 году Макарьев Желтоводский монастырь с его знаменитой ярмаркой. И в Каргополье тоже воспользовались именем Макария для создания собственного дела. В 1640 году два монаха Ошевенского монастыря основали на Хергозере (это километрах в 20 севернее Челмы) Макарьеву пустынь. И народ понес в нее свои денежки. Челмогорские смотрели на это с душевной тоской: как же так, у нас есть преподобный, которого так хорошо можно эксплуатировать, а эти придумали, что Макарий (умерший за 200 лет до того) основал им тут монастырь, и – благоденствуют... Святые отцы, не надо завидовать. Поработайте лучше над тем, чтобы люди к вам тоже тянулись.

Именно эту работу проделал поп Иоанн для монахов. Нет, он не получил никакого заказа. Но он был погружен в сновидческий мир, где обитают духи, где смутные желания обретают зримые формы и являются в виде, например, монахов. Иоанн откликнулся на потребность разлитую в воздухе. Потребность монахов? Нет, не только – и тут мы переходим к мистическому аспекту, – еще и на потребность духа места. Как дух Хергозера принял облик Макария, так и дух Челмской горы решил принять облик Кирилла. А точнее – не облик, а имя. Облик-то был неизвестен. Он сложился из черт лица иеромонаха Мисаила – с одной стороны, а с другой – из элементов образа Макария. Вот описание иконы Кирилла, данное ее автором: «Образом яко Макарий Желтоводский надсед, брада подоле того, на два косма распростерта».

В принципе, духу совершенно все равно, какой облик принять. Он мог бы принять, скажем, облик козла или дерева. Но в православной стране приличней являться в виде монаха. И как удачно, что какой-то отшельник умер на Челме. Как бишь его? Кирилл? Ну, пусть будет Кирилл. Но этого мало. Духу надо было еще создать себе пристойную легенду. То есть – подсунуть Иоанну, пишущему житие, подходящие сюжеты. Это дело тонкое, тут что попало не годится. Дух каждого места обладает своим неповторимым характером. Но при этом в похожих местах и характеры духов похожи. Мы уже были на острове Столобном: озеро, сосны, небольшой холмик, где Нил вырыл пещеру. Там живет земноводный дух, очень похожий на того, что живет на Челме. Вот почему в житие Кирилла попали сюжеты из жития Нила Столобенского. Другой вопрос, откуда они взялись в житии Нила?

Давайте посмотрим, какая мистическая реальность в них зашифрована. Отвлечемся от конкретных имен, только факты: некто проводит зиму в пещере, весной выходит на поверхность, а летом какие-то существа пытаются сбросить его в озеро (вариант: сжечь огнем). Если без идеологий (язычники, христиане), эта история очень напоминает уже рассказанную здесь историю Переславльского Синего камня, который – то закапывали в землю, то скатывали с горы в озеро. Тут просматривается солярная мифология: Солнце ежедневно уходящее под землю и поднимающееся над горизонтом. Или: Солнце, которое на вершине своей силы в день летнего солнцестояния (22-23 июня), начинает умирать, но – которое в день зимнего солнцестояния (21-22 декабря) рождается заново – в пещере. Все это, конечно, не имеет отношения к пришельцу из Новгорода. И, тем не менее, день памяти Кирилла приходится на 21 декабря (а Нила – на 20 декабря).

Можно продолжить: первая церковь на Челме (построенная по преданию самим Кириллом) была Богоявленской. А Богоявление, как я уже объяснял, это непосредственное продолжение праздника Непобедимого Солнца, рождающегося в пещере. Можно также вспомнить, что Никола Зимний приходится на 19 декабря. Правда, его мифология (я много раз говорил) не столько солярная, сколько змееборческая: Илья-Громовник побивает Змея-Николу, выходящего из влагалища Матери-Земли. Но как раз в период солнцеворота эти два мифологии – смыкаются. Змей рождается к новой жизни. В житии Кирилла есть и этот сюжет: сын и дочь попа Иоанна забрались на колокольню, вдруг гроза, дети испугались, побежали вниз, упали и убились. Но Иоанн помолился Кириллу, и они ожили. Так миф входит в жизнь.

 

Из жития Кирилла туземцы помнят сейчас главным образом то, что он жил в пещере, и что его пытались сбросить с горы или сжечь. Еще недавно над ямой, которая, как считается, осталась от избушки, которую бесы пытались сковырнуть, стояли обетные кресты. Ставят их для того, чтоб сбылись заветные желания. Один из крестов над ямой был поставлен матерью, чтобы ее дети вернулись с войны. И они вернулись. Сейчас новых крестов нет, стоит только один старый, прислоненный к березе. Но о ямах помнят. На склоне горы показывают пещеру, в которой Кирилл провел первую зиму. Под горой, говорят, есть яма, в которой, якобы, нашли монастырские сокровища (все то же Солнце, но – обытовленное). Жители Орлова и Труфанова говорят, что у этих ям нет дна. Как и у болота под горой. Ходить по нему считается очень опасным, в его бездну провалились демоны, пытавшиеся сбросить избушку Кирилла.

 

Не знаю, как насчет болота, я не рискнул углубиться в него. А яма на горе – это так, одно название. Однако надо понимать, что конкретная яма, как и болото, – лишь материальные символы мистической бездны, нижнего мира. И тогда невысокая Челмская гора – символ верхнего мира. Соединяет же верхний и нижний миры – всегда дерево. Мировое древо всех мифологий. Его тоже показывают на Челме. Над крутым спуском к болоту есть старая засохшая сосна. Считается, это именно та сосна, которая осталась после того, как злые люди спалили лес на горе. И еще говорят, что демоны захлестнули за эту сосну веревку, когда пытались сбросить келью Кирилла в болото. Та это сосна или не та, но дерево – необходимый элемент мифологии Челмского места силы. Ибо оно – ось, соединяющая верхний и нижний миры. И оно же – ось, вокруг которой вращаются годовые сезоны: умирает и рождается Солнце, гибнет и воскресает Великий Змей.

 

Стоп, хватит, а то я уже чувствую, как дух Челмы овладел мной, почти как попом Иоанном. А это довольно опасно. Сами судите. Однажды на Челму попал скромный труженик пера Генрик Павлович Гунн. Побродил по кладбищу, огляделся. Благодать! Решил пожить в месте силы. Раскинул палатку, стал удить окуней. И вскоре поймал себя на том, что его преследует ель. Нет, это еще не мистика. Речь о материальном дереве, растущем на Челмской горе. Толстое, древнее, с раздвоенной вершиной, с лестницей ветвей, ведущей прямиком в верхний мир. Эта ель и правда внушает мистический трепет. От такого дерева лучше держаться подальше.

Но Генрик Гунн не знал, как могут быть опасны деревья. Все ходил и смотрел на чудесную ель. И вот нуминоз дерева стал проникать в его душу. И человек уже ни о чем просто думать не мог, кроме ели. О Кирилле он тогда еще толком не знал, но после Челмы попал в Лядины и там увидел икону преподобного. Ну, началось! Пошли знаковое совпадение, то, что Юнг называл синхронией. Дальше – хуже: Генрику Павловичу попадает в руки старая книга с изложением жития Кирилла, потом и само житие… И Гунн погружается в бездну. Ищет новые сведения, находит противоречия в них, путает миф и историю, сон и явь. В общем, дух места, прикинувшись деревом, перепахал беднягу. Он стал одержим, потерял чувство меры.

Однажды (это было 21 декабря) Гунн сел писать длинный текст под названием «Ель», в котором – буквально бредит Челмой, Кириллом, но главное – деревом. Закончил шикарно: «Одна такая. Святая ель». И опубликовал под псевдонимом Геннадий Русский. Обрусел. Генрик Палыч, очнитесь, у русских таких красивых имен не бывает.

Конечно, это дух Челмы так подшутил над писателем. Вполне добродушно. А мог бы и бритвой полоснуть. Духи ведь иногда совершают ужасные вещи. Вот в 1995 году работники Кенозерского парка в целях оптимизации водного режима уничтожили мельницу и плотину в истоке Лекшмы. Уровень воды в Лекшмозере понизился. Не катастрофично, максимум на 30 сантиметров. Но на следующий год озерные берега были завалены мертвой рыбой. Больше всего погибло ряпушки, ее зарыли 35 тонн. В расследовании причин мора участвовали ученые чуть не со всей страны, но никто так ничего и не понял. Наука исключает воздействие духа на популяцию ряпушки.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.